БОСС-профессия | Босс номера
Текст | Юрий КУЗЬМИН, Анастасия САЛОМЕЕВА
Фото | Юрий ТЕРЕЩЕНКО, Виктор ЛЕЩЕНКО

НТЦ «Нефтегаздиагностика» — отечественная инновационная компания, специализирующаяся на обследовании и ремонте нефтегазопроводов. Предприятие неоднократно брало на себя миссию по созданию новых рынков. Так, в начале 2000-х «Нефтегаздиагностика» стала первой компанией в России, занявшейся внутритрубной диагностикой промысловых трубопроводов — сферы, где с тех пор она является одним из ведущих игроков. А относительно недавно компания взялась за еще более сложную задачу — формирование новой для нашей страны подотрасли ремонтов морских подводных нефтегазопроводов.

Генеральный директор ООО «НТЦ „Нефтегаздиагностика“» Виктор Викторович Лещенко — давний друг нашего журнала. На этот раз мы обсудили с ним специфику отраслей, где работает его компания, узнали его мнение о перспективах освоения морских месторождений российской Арктики и попросили поделиться экспертной оценкой состояния сферы промышленной безопасности в стране.

 Триста ремонтов в четырех морях

— Виктор Викторович, НТЦ «Нефтегаздиагностика» работает уже более 20 лет.

В вашей компетенции разнообразные задачи, в том числе внутритрубная диагностика нефте- и газопроводов, техническое диагностирование и экспертиза промышленной безопасности опасных производственных объектов, ремонт сухопутных и морских подводных трубопроводов, разработка нормативно-технической документации. Также производятся уникальные устройства для устранения внутренних и внешних дефектов трубопроводов. Что из этих направлений сегодня занимает основное место в вашей деятельности?

— Уже достаточно долгое время наша основная сфера — внутритрубная диагностика сухопутных и подводных нефтегазопроводов, а также ремонт поврежденных участков трубопроводов муфтами собственной разработки и производства.

Особое место занимает морская тематика — обследование и ремонт шельфовых и морских подводных нефтегазопроводов. Здесь мы достигли впечатляющих успехов, вышли в лидеры.

В области диагностики и ремонта морских подводных нефтегазопроводов нами разработана и производится линейка уникальных продуктов, которые по своим характеристикам как минимум не уступают лучшим мировым решениям, что признано ведущими производителями данных услуг. А по некоторым продуктам превосходят лучшие иностранные разработки.

Компания — лидер в России по диагностике внутритрубными интеллектуальными снарядами и водолазному обследованию морских подводных нефтегазопроводов.

По многим техническим решениям подводных ремонтов НТЦ «Нефтегаздиагностика» находится на ведущих позициях в мире.

В России по морским подводным ремонтам мы безусловные лидеры. Мы разрабатываем и производим ремонтные конструкции, сами проводим подводно-технические работы по ремонту трубопроводов, разрабатываем нормативное обеспечение. По сути, нами сформирована новая подотрасль трубопроводного транспорта — обеспечение безопасной эксплуатации и живучести морских подводных трубопроводов (МПТ).

— В сфере подводных ремонтов у вас нет конкурентов среди российских компаний?

— Есть очень уважаемые и опытные специализированные компании в «Газпроме» и «Транснефти» по ремонту подводных переходов трубопроводов на реках — там своя специфика. В море были эпизодические работы. А на нашем счету сегодня — более 300 ремонтов морских трубопроводов в четырех морях!

Нами предложена комплексная система решений и методов для ремонтов МПТ — от создания отечественного продукта до разработки соответствующей нормативно-технической базы.

Разработана уникальная линейка решений для устранения большинства видов дефектов для всех типов подводных трубопроводов. Налажено их производство на входящих в нашу группу компаний предприятиях: астраханском МК «Каскад» и московском ПСО «Нефтегаздиагностика».

И, наконец, создана нормативно-техническая документация не только под эти изделия, но вообще под методологию проведения морских подводных ремонтов. Разработан технологический регламент, прописывающий требования и процедуру выбора технических решений в зависимости от конкретной ситуации, технологические карты, схемы расстановки якорей, алгоритмы взаимодействия разных служб. Внесены необходимые изменения и дополнения в Правила Российского морского регистра судоходства.

Как подготовиться к неожиданностям

— МПТ ведь используются в России относительно недавно?

— Так сложилось, что добыча углеводородов в нашей стране развивалась в основном на суше. Добычей на море в России стали серьезно заниматься с начала 2000-х, когда началось активное освоение акваторий Охотского, Баренцева, Карского и других морей. Первая полностью построенная в России морская ледостойкая стационарная платформа Д-6 появилась на Балтике только в 2003 году.

Соответственно, долгое время практически все решения по морской добыче у нас были импортные, не существовало и отечественных технологий по ремонту МПТ. До последнего времени и работа по стандартизации различных методов и способов подводного ремонта, а также разработка методик их испытания и сертификации тоже шла фрагментарно. Специализированного нормативного документа по ремонтам морских подводных трубопроводов в России не существовало. Были лишь ГОСТ и газпромовский стандарт — оба переведенные импортные регламенты, которые никоим образом не решают задачу регулирования. Их даже и применять толком невозможно, так как они ссылаются на огромное количество иностранных же нормативов и технологий.

— Почему России так важно иметь собственные решения в области морских подводных ремонтов?

— Раз уж мы идем в море, нужно быть полностью готовыми ко всем неожиданностям, которые могут возникнуть при эксплуатации подводных трубопроводов. Для каждого типа инцидента у нас должны быть свои решения, целиком закрывающие проблему. И опираться следует на отечественную базу технологий.

Опыт стран, давно и успешно работающих на море — США, Норвегии, Австралии, стран Юго-Восточной Азии, разработавших и внедривших в практику немало решений в области подводных ремонтов, безусловно, необходимо учитывать. Но не стоит сбрасывать со счетов высокую стоимость иностранных ремонтных конструкций, длительные сроки изготовления и поставки, а также политические и санкционные риски.

Все это особенно важно, если мы говорим об освоении морских углеводородных запасов российской части Арктики, где условия гораздо жестче, чем где бы то ни было. Экологи не устают напоминать о страшных последствиях разлива нефти в Мексиканском заливе. Но даже если значительно меньшая по масштабам утечка нефти произойдет в Арктике, катастрофа будет куда более тяжелой. Потому что в арктических акваториях нет такого бешеного биоценоза, как в южных морях, загрязнение в арктических водах намного труднее ликвидировать. И, конечно, не стоит забывать о том, какой урон подобная катастрофа может нанести имиджу России и какой козырь она даст нашим политическим оппонентам.

— Наши политические оппоненты вообще любят упрекать Россию в пренебрежении к экологии. Европейцы, например, при строительстве «северных потоков» всегда упирали на их потенциальную экологическую опасность.

— В то время, когда начались эти дискуссии, в них было меньше политики. Тогда никто не подвергал сомнению факт, что у Европы нет иной альтернативы, кроме российского газа. Свою «Сланцевую кампанию» США начали позже.

К «Северному потоку» на этапе его строительства было много объективных вопросов по экологии. На дне Балтийского моря после войны действительно захоронен огромный объем боеприпасов, в том числе боевых отравляющих веществ нацистской Германии. И существовала реальная опасность экологической катастрофы. Чтобы ее нейтрализовать и расчистить трассу для «Северного потока», была проведена огромная работа.

Кстати, мы вместе с немецкой компанией ROSEN, мировым лидером по производству внутритрубных снарядов, участвовали в диагностике «Северного потока», обследовали обе нитки этого уникального объекта, по 1224 км каждая.

А сейчас, конечно, для наших оппонентов экология — это всего лишь удобный повод помешать России.

Узкий круг и широкий рынок

— Насколько тесно сегодня на рынке внутритрубной диагностики и как НТЦ «Нефтегаздиагностика», небольшой независимой компании, удается конкурировать с достаточно крупными игроками — дочерними или аффилированными структурами нефте- и газотранспортных корпораций?

— Вообще рынок внутритрубной диагностики в отличие от традиционной диагностики трубопроводов, которой занимается немало компаний — от крупных до микро-, довольно узок. До недавнего времени в России игроков на нем было совсем немного, да и теперь, чтобы пересчитать их, с лихвой хватит пальцев двух рук. И в мире тех, кто специализируется на внутритрубной диагностике, мало.

У нас только пять достаточно крупных компаний, которые сами производят внутритрубные снаряды, в том числе дочерние структуры «Транснефти» и «Газпрома», и создавались они для диагностики магистральных трубопроводов большого диаметра, хорошо обустроенных, с вдольтрассовым проездом, с инфраструктурой.

Мы же в свое время вместе с уже упоминавшейся компанией ROSEN первыми в России занялись внутритрубной диагностикой промысловых трубопроводов. Шел 2004 год. Тогда всех интересовала диагностика магистральных нефтегазопроводов. Браться за внутритрубное обследование промысловых линий никто не решался. Слишком сложно и дорого это казалось. Все, кто слышал о нашей инициативе, крутили пальцем у виска и говорили: «Зачем вы туда идете? Есть же не магистральные линии! Промысловые трубы — „солома“: не обустроены, узкие, кривые, мятые, забиты парафином, асфальтенами и строительным мусором, пролегают в труднодоступных местах, продукт по ним идет неочищенный, что там внутри, непонятно! Вы больше вложите, чем получите!»

Все так, работа была очень сложной. Но зато потенциальный рынок-то огромный и пустой! Мы сами его сформировали, оказались на нем первыми, стали лидерами. И сняли все «сливки».

Сегодня внутритрубная диагностика промысловых нефте-и газопроводов интересна многим компаниям, как российским, так и зарубежным. Конкуренция весьма жесткая. Однако мы не уступаем, мы же первопроходцы!

— Иностранные технологии в области диагностики и в ремонтах вы используете?

— Для диагностики — да. Используем как свои решения, так и передовое оборудование и технологии зарубежных компаний. Есть собственные разработки средств измерения для внутритрубных обследований.

Скажем, наши гироскопы для внутритрубных приборов одни из лучших на рынке — и на порядок точнее, чем у многих иностранных производителей, и самые компактные. Также развиваем новые методы технического диагностирования трубопроводов, в частности те, которые не требуют применения средств внутритрубной инспекции, например метод акустико-резонансной диагностики.

А в ремонтах — решения собственные, которые мы сами разработали, защитили патентами и производим на предприятиях нашей группы компаний: усиливающие композиционные муфты трубопровода (УКМТ/Гермес/Smart Lock), адаптивные усиливающие муфты серии «Белуга», усиливающая муфта для труб с бетонным бандажированием, для ремонта криволинейных участков (УБМТ/УРСК), композиционная муфта для защиты сварных стыков (ИКМТ/Smart Wrap).

— НТЦ «Нефтегаздиагностика» — старейшее предприятие группы компаний. Кто еще в нее входит и какова география вашей работы в России?

— Да, ООО «НТЦ „Нефтегаздиагностика“» — научно-технический центр, с которого началось формирование группы компаний, составляющих технологически-производственную цепочку. Наши партнеры по группе — производственно-сервисная компания ПСО «Нефтегаздиагностика», астраханская МК «Каскад», питерская «Северная морская компания».

Еще есть филиалы в разных регионах России, за рубежом. Сейчас, например, у нас активно развиваются астраханский кластер и филиал на Сахалине.

А работаем мы по всей стране. Где добывается нефть — там и мы, от Калининграда до Сахалина, сотрудничаем со всеми значимыми нефтяными компаниями.

Территория вызовов и сотрудничества

— Вы упомянули об Арктике, с освоением углеводородных запасов которой, в том числе и шельфовых, связывают будущее отечественной нефтегазовой отрасли. Понятно, что это задача не из легких. Как России с ней справиться?

— Переоценить значение Арктики для нашей страны невозможно, как в геополитическом, так и в экономическом аспекте. Уже сегодня эта территория, где проживает лишь 1% населения нашей страны, дает больше 11% ВВП и 22% экспорта России. И это только за счет добычи там углеводородов.

Потенциальный вклад региона намного больше. Арктика — это и огромная ресурсная база, и бездонный рынок спроса и предложения прорывных технологий, развитие и тиражирование которых могут дать колоссальный мультипликативный эффект в экономике страны.

В Арктике российские нефтяники и газовики работают давно, но не на море — на материке. За месторождения на арктическом шельфе мы только взялись, и это лишь отдельные проекты.

Освоение арктического шельфа — это вызов для нашей страны. Таких условий, как в российской Арктике, нет нигде в мире: это и огромная протяженность береговой линии, и жесткие метеорологические характеристики. Скажем, на арктических нефтегазоносных территориях Норвегии, имеющей достаточно большой опыт разработки морских нефтегазовых ресурсов Арктики, благодаря теплому течению Гольфстрима климат более мягкий, море не замерзает.

И ни Россия, ни любая другая страна мира, какими бы колоссальными ресурсами она ни обладала, в одиночку в разумные сроки полномасштабно такой регион освоить не сможет. По сложности эта задача сравнима с освоением космоса или с покорением термоядерного синтеза.

Мое видение ситуации: если мы хотим комплексно развивать Арктику, на государственном уровне нужно поставить вопрос таким образом: «Иностранные компании, мировые технологические лидеры, хотите участвовать в добыче углеводородов на российском арктическом Севере? Добро пожаловать! При одном жестком условии — локализуйтесь! Открывайте свои производства на нашей территории, исследовательские центры, создавайте рабочие места, обучайте наших мальчишек и девчонок своим технологиям, но в российских университетах».

Так делают китайцы. Вначале они создали на своей территории максимально привлекательные условия для ведения бизнеса и инвестиций, а когда заполучили и освоили технологии, диктуют условия иностранным совладельцам китайских компаний. А России чего стесняться?

— Иностранные компании согласятся? И антироссийские санкции их не остановят?

— Как говорится, «лучшая политика — это экономика». Согласятся, конечно. Экономический фактор определяющий.

Ну, смотрите. Например, на Сахалине иностранцы работают давно. Там присутствуют и англо-голландский концерн Shell, и американская ExxonMobil, и японские корпорации. И никто добровольно уходить оттуда не хочет. Американский конгресс борется со своими же компаниями, пытаясь ограничить их работу в России, но бизнес не сдается и придумывает разные схемы. Тот же «Северный поток-2» — сколько угроз и давления со стороны Америки и Евросоюза на Германию, а стройка идет…

Мне довелось обсуждать тему международного сотрудничества в российской Арктике с топ-менеджерами нескольких глобальных компаний. И все говорили в один голос: «Конечно! Если нам откроют двери в Арктику при таких условиях, мы не то что завтра, мы сегодня начнем строить у вас свои предприятия!»

Какая им разница, где открывать заводы — в Бразилии, в Норвегии, в Австралии или где-то еще? Для глобальных корпораций не существует границ. Есть планета Земля и есть бизнес. И работают они там, где экономически выгодно. А нефтегаз еще долгие годы будет оставаться одним из самых перспективных направлений.

— А мы-то сами готовы к освоению Арктики? Ведь помимо технологий нужны еще решения для инфраструктуры, скажем, мощный ледовый флот. Хватит ли у нас для этого производственных мощностей?

— Многих технологий для Арктики пока вообще ни у кого нет. Но раз их нет, то надо создавать эти технологии, создавать производственные мощности — задача стратегически важная и, очевидно, окупится сторицей.

Конечно, как я уже говорил, таких условий, как в российской Арктике, нет нигде в мире. С одной стороны, глубина моря в пределах разведанных углеводородных месторождений на нашем шельфе невелика — от 20–110 м в Печорском море и на Сахалине до 320–340 м на Штокмановском месторождении. Это в разы меньше, чем на месторождениях, освоенных иностранными компаниями. В мировой терминологии до 500 м — мелководье. А с другой стороны, российская арктическая акватория — это и промерзающее до дна море, и мощнейшие ледовые поля, которые движутся, живут своей жизнью. С таким не сталкивалась еще ни одна держава, занимающаяся разработкой морских месторождений. Температуры до –50°С, навигация не больше пяти месяцев, соленые туманы, в которых пока не умеют работать турбины, огромные расстояния…

Многих, если не большинства, решений для освоения российского сектора Арктики сейчас нет ни у кого в мире. Поэтому я убежден, что решение такой грандиозной задачи в одиночку в разумные сроки невозможно. Хотя это вовсе не значит, что этим не надо заниматься. Да, у нас нет пока всего спектра собственных отработанных технологий для освоения арктического шельфа. Но у норвежцев, американцев, австралийцев богатейший опыт освоения подводных месторождений и работы на больших глубинах. На том же норвежском шельфе Aker Solution построила компрессорную станцию на глубине 2 км!

Мы многому научились за последние годы: сами строим морские ледостойкие платформы, у нас появился опыт эксплуатации подводных добычных комплексов, понемногу осваиваем подводные телеуправляемые аппараты тяжелого класса, так называемые ROV (remote operated vehicle), те же ледоколы — столь сильного ледового флота нет ни у кого в мире. Однако самое главное — у нас богатейший опыт работы в суровых северных условиях, опыт создания вполне комфортных условий для жизни. Ведь никто в мире не умеет строить города за полярным кругом. Как говорили мои институтские учителя: «Сделать можно все что угодно. Хоть самолет, который будет летать вокруг солнца, хоть ракету, летающую под землей. Все упирается в вопрос целесообразности, политической воли и ресурсов».

Система немедленного реагирования

— О промышленной безопасности. Согласно Федеральному закону № 116-ФЗ: «Промышленная безопасность — это благоприятное состояние производственных объектов, при котором достигается безопасность таких объектов для работников предприятия, жителей близлежащих территорий и окружающей среды». Что из этого определения относится к трубопроводному транспорту? Ведь первое впечатление дилетанта, что нефте- или газопровод — это довольно безопасное сооружение: вроде как трубы сварили, уложили, и лежат они себе на суше или на дне морском. Чего ж тут опасного?

— А вы помните взрыв конденсатопровода под Уфой, когда разом заживо сгорели 575 человек, из них 181 ребенок? Или когда в 2009 году взорвался газопровод в Москве? Трубопровод — потенциально опасный производственный объект. Это высокое давление, это огромные объемы запасенных опасных веществ. На него наводятся серьезные электрические токи, которые приводят к коррозии, и внутри него и снаружи агрессивная коррозионная среда, циклические нагрузки, а служить он должен 30–50 лет…

Знаете, когда видишь последствия раскрытия нефтепровода где-нибудь в тундре, когда территория залита нефтью на сотни метров или нефть попадает в реку и губит все живое, такие вопросы сразу отпадают.

— Часто случаются подобные аварии?

— Масштабные, к счастью, нечасто. Незначительные прорывы — достаточно рутинная вещь. Они происходят локально, и технологии ремонта сухопутных трубопроводов хорошо отработаны. А в море у нас еще много работы.

Вот к вопросу о разработке нормативной документации по морским ремонтам. На одном из совещаний с главным инженером предприятия, эксплуатирующего несколько морских платформ и сеть подводных нефтепроводов, спрашиваю: «Что вы будете делать, если, не дай бог, на вашем подводном трубопроводе произойдет авария?» Он отвечает: «Как что? Муфты, которые вы же нам поставили, используем». Продолжаю: «Правильно. Только это сделано до того, как произошла авария. Мы провели диагностику, выявили опасные места, отремонтировали их, поставили муфты. А, допустим, ваш трубопровод зацепит якорем крупнотоннажное судно над ним и трубопровод порвется. Что тогда? Понятно, что есть так называемые ПЛАСЫ/ПЛАРНЫ (План локализации и ликвидации аварийных ситуаций / План по предупреждению и ликвидации разливов нефти и нефтепродуктов. — Ред.). Их вы выполните, остановите трубопровод, нефть соберете. А дальше? Тендер устраивать на ремонт? Пока проведете тендер, заключите контракт, пока изготовят и привезут ремонтное оборудование, прибудет специализированное судно, пройдет полгода — год. Чтобы отремонтировать трубопровод импортными средствами, вам потребуется еще минимум месяц, нашим оборудованием — неделя, но все равно… больше полугода будете без трубопровода, он же выведен из эксплуатации». «Ох, кошмар, — вздыхает. — Что же делать?»

— И что же?

— Мы предлагаем озадачиться созданием системы мероприятий по аварийному реагированию на инциденты. И сейчас разрабатываем проект нормативной документации в этой области. За основу взята модель, которая уже отработана и используется на Западе. Там компания, занимающаяся эксплуатацией подводного трубопровода, заранее проводит тендер на поставщика ремонтных услуг. Выбранная ремонтная компания, получающая небольшую абонентскую плату, находится в режиме Standby и в случае аварии на объекте должна немедленно отреагировать, в течение 72 часов выслав снаряженное под конкретную аварию судно со специалистами к месту инцидента. Там она работает по заранее согласованным ставкам. Соответственно должны быть заранее четко прописаны процедуры выбора подрядчика, формирования и поддержания в рабочем состоянии аварийного запаса, перечень необходимого оборудования и инструментов, требования к привлекаемым судам, порядок реагирования на аварийную ситуацию всеми службами и компании-заказчика, и поставщика услуг.

Достижения прошлого и потери настоящего

— Что бы вы отнесли к основным проблемам в промышленной безопасности в нашей стране?

— Проблемы, наверное, те же, что и в других областях — в образовании, в науке, промышленности, в здравоохранении. Мы сами их упорно и, как правило, целенаправленно разрушали, и самое страшное — разрушили системы подготовки кадров, растеряли ценных специалистов, уничтожили своих учителей, а теперь не понимаем, куда идти и что делать.

Напомню, что история системы промышленной безопасности в нашей стране началась 300 лет назад — с учреждения Петром I в 1719 году Берг-коллегии, в функции которой входило развитие горнозаводской промышленности, в том числе контроль за соблюдением правил эксплуатации горнорудных предприятий.

Основная база в области обеспечения промышленной безопасности, которая до сих пор позволяет нам достаточно безаварийно существовать, наработана в советские годы: строгий контроль государства в лице единого органа — Госгортехнадзора, ныне Ростехнадзора, пожалуй, лучшая в мире система техрегулирования, включающая стандартизацию, метрологию и сертификацию. И безукоризненно работающая школа подготовки и воспитания специалистов в области промышленной безопасности, дефектоскопистов, прочнистов, экспертов высочайшего класса. И система функционировала практически без сбоев! Достаточно сказать, что крупномасштабные аварии случались в Советском Союзе значительно реже, чем, например, в США.

Огромный урон отечественная система промышленной безопасности понесла с началом перестройки. Потом начался «реформаторский зуд» и череда нововведений: в начале 2000-х был принят Закон о техническом регулировании, и все базовые нормативно-технические документы — ГОСТы, ОСТы, СНиПы — одним росчерком были объявлены справочной технической литературой, беллетристикой — хочешь соблюдай, хочешь нет. Обещали, что на смену им придет новая система техрегламентов — хорошая, умная, отработанная. Однако она так и не появилась.

А буквально в последние годы отечественная система промышленной безопасности понесла новые потери — на этот раз кадровые.

— В процессе реформы экспертизы промышленной безопасности?

— Сначала под лозунгом экономии бюджета был уничтожен инспекторский состав Ростехнадзора. Практически всех государственных инспекторов сократили. Да, в основном там работали люди преклонного возраста, но это были специалисты с колоссальным опытом, прошедшие производство и знавшие его не хуже руководителей этих предприятий и прекрасно понимавшие, насколько ответственна их работа.

Потом начался перевод экспертизы промышленной безопасности на коммерческие рельсы. Под лозунгом: мол, развелось слишком много организаций, имеющих лицензии на экспертизу промбезопасности, и пора навести порядок в этой сфере. Было продекларировано, что «все действующие эксперты ничего не знают и не умеют, практически мошенники, их профессиональные знания — это фикция, пришло время воспитывать новый экспертный состав по новой системе подготовки». Это практически дословно заявил с экрана телевизора на всю страну один из руководителей Ростехнадзора. И в один день люди с колоссальным практическим опытом, проработавшие в сфере промышленной безопасности не один десяток лет, оказались вне своей профессиональной деятельности.

Право разрабатывать экспертизу промышленной безопасности было предоставлено только тем специалистам, которые пройдут обучение по новой программе в специально созданных, «своих», учебных заведениях и пройдут аттестацию по новым правилам. Естественно, эти обучающие центры предоставляют свои «услуги» не бесплатно, а за очень большие деньги. Например, по некоторым областям аттестации стоимость обучения специалиста доходила до 7–8 млн рублей. При этом значительная доля вопросов на экзаменах по аттестации совершенно сырая. Они сформулированы с ошибками, не относятся к промышленной безопасности и не имеют никакой практической ценности.

— К чему это привело?

— С рынка ушло огромное количество организаций, многие из которых действительно обладали большим экспертным опытом. Уходят первоклассные специалисты. Рынок экспертизы ПБ монополизировался в руках нескольких «своих» организаций, подконтрольных авторам реформы.

Конечно, есть и настоящие эксперты, которые отучились в учебных центрах по новой системе. Бόльшая же часть — это мальчики и девочки без опыта, которые подписывают со своими работодателями кабальные договоры, поскольку их обучение и аттестация стоят дорого, численность их невелика, загрузка большая, и они, по сути, вынуждены работать шариковой ручкой, просто подписывая документ за документом, ведь ни опыта, ни времени на то, чтобы вникнуть в детали, провести проверку, сделать расчеты, у них нет.

Ничем иным, как диверсией в государственном масштабе, я это назвать не могу.

— Можно как-то выйти из той ситуации, в которую мы сами себя загнали?

— Как известно, создавать намного дольше, чем рушить, так что простых и быстрых решений нет. Сейчас, когда всем очевидны разрушительные последствия содеянного, готовится очередная реформа.

Однако, прежде чем что-то делать, нужно определить цель. Чего мы хотим добиться? Если мы хотим поддерживать систему по обогащению конкретных лиц на экспертизе промышленной безопасности — это одно. Если хотим восстановить работающую систему промышленной безопасности — совсем другое. Задачи обеспечения промышленной безопасности должны быть четко сформулированы и прослеживаться в реальной государственной политике. И должна быть четко установлена ответственность чиновников за результаты реформирования!

Конечно, быстро из новых экспертов высококлассных профессионалов мы не воспитаем, поскольку и с образованием у нас, прямо скажем, проблемы, и с промышленностью тоже. Но надо думать и планомерно работать.

Мы же после революции, в голоде и хаосе, сумели обучить страну, добились всеобщей грамотности, в лаптях выполнили программу по электрификации, индустриализации… После Великой Отечественной и разрухи восстановили промышленность и первыми полетели в космос.

Устройство российского мироздания

— Как вы оцениваете состояние бизнес-климата в стране? Что хорошо, в чем сложности, что надо менять?

— С одной стороны, явно видны позитивные изменения. К примеру, цифровая трансформация государственных услуг для бизнеса, которая существенно облегчила взаимоотношение юридических лиц с контрольными и надзорными органами по рутинным операциям.

С другой стороны, политика государства в отношении бизнеса напоминает мне прыжки в ширину. Нет ясных ориентиров. Во главу угла поставлены тактические, текущие задачи. Решения принимаются непродуманно и спонтанно. Хотя это меньшая из бед.

Главная проблема в том, что в эшелонах власти мало государственников. Есть бизнесмены, есть вредители, есть просто некомпетентные люди, есть те, кто работает на свой карман, а настоящих государственников единицы. Люди, принимающие решения, в том числе и судьбоносные для отраслей, не несут ответственности за свои деяния. Чиновники подбираются по принципу преданности или из своих. Системы отбора и кадрового лифта государственных кадров просто нет.

И, конечно, огромная беда — это система поборов, которая укоренилась как алгоритм во взаимоотношениях представителей государственной власти, принимающих решения, и бизнеса. В последние годы эта проблема стала особенно острой. Создается ощущение, что в какой-то момент бόльшая часть чиновников решила: «Хватит работать на дядю (государство)! Мое место — это моя поляна, и я буду рубить здесь деньги». И это СИСТЕМА, взятки и откаты по цепочке на самые верха. И делается это в открытую, у всех на виду, никто не стесняется и ничего не боится.

Да, в последние годы чиновников за воровство стали сажать. Но все эти резонансные дела типа экс-полковника Захарченко и других коррупционеров — лишь верхушка айсберга, которая открылась под влиянием случайных обстоятельств. Либо это стало следствием внутренней борьбы чиновничьих кланов, либо было получено распоряжение с самого верха «закрыть» конкретного чиновника.

— Какой-то просвет может быть?

— Слушайте, мы же с вами совсем недавно пережили время, когда казалось, что в течение года-двух у нас больше не будет страны! Ни одного намека не было на то, что Россия может сохраниться как единое государство. Помните ельцинскую эпоху? А сегодня мы сильный игрок на международной арене, с которым нельзя не считаться. Не допустили «бармалеев» к себе, остановив их в Сирии. Африка, Ближний Восток видят в нас опору и защиту, наращивают сотрудничество.

Есть какая-то мистика в устройстве российского мироздания. Мы можем выйти из такой ситуации, которая другой народ навсегда похоронит.

В самом нашем национальном характере есть что-то мистическое. Мы можем натворить дел, а потом раз — и повернуться в нужную сторону. Тот же Ельцин! Сколько при его руководстве было всего разрушено и разворовано, и в чем только его нельзя не упрекнуть, но именно он вдруг взял и назначил преемником Владимира Владимировича Путина, человека с совершенно противоположными ему взглядами на развитие России. Да и сам Путин тоже человек системы, и понятно, что система эта жесткая, деформирующая людей, искушений там достаточно. Однако, пройдя ее, Владимир Владимирович остался настоящим государственником.

Так что, конечно, я верю, что все наладится.

Союз профессионалов

— Вы стояли у истоков создания Научно-промышленного союза «РИСКОМ», объединяющего ведущие экспертно-диагностические компании. Участвуете теперь в работе этой организации?

— Да, я по-прежнему являюсь председателем правления Научно-промышленного союза «РИСКОМ».

Вообще «РИСКОМ» создавался в очень интересное время. Советская единая система нефтегазового комплекса перестала существовать, отраслевые институты, которые занимались конкретными научно-техническими проблемами — той же промышленной безопасностью, техническим диагностированием и другими вопросами, превратились в отдельные независимые компании или вошли в состав разных нефтегазовых компаний. Свою работу они продолжили, но каждый вел свои исследования изолированно. Советская нормативно-техническая документация отчасти устарела, отчасти обросла новыми актами. Некоторые технические решения потеряли актуальность, в то же время на рынке появилось много новых методик и технологий. То есть целостного концентрированного знания о всех направлениях развития нефтегазового сектора в стране не было. Каждая компания формировала подходы к решению проблем самостоятельно.

И вот на одной научно-технической конференции кто-то из нефтяников посетовал, что, мол, ребята, нет у нас единого научного органа. Мы знаем, как добывать нефть, но не знаем, к примеру, какие приборы нужны, для того чтобы провести обследование нефтепровода, какие новые методики существуют по устранению дефектов и т. д. А приходят к нам разные деятели и предлагают свои услуги. Как их проверить? «Было бы здорово собрать специалистов отрасли в единую организацию, чтобы они передавали нам свои знания», — предложил он. Мне понравилась эта идея, нашлись соратники, и за достаточно короткое время удалось создать одно из самых авторитетных инженерных сообществ — Научно-промышленный союз «РИСКОМ». Независимое профессиональное сообщество, куда вошли как лучшие диагностические компании и разработчики решений для нефтегазовой отрасли, так и компании, применяющие эти решения и методики на производстве, а также обучающие организации и организации, занимающиеся аттестационной работой. Вместе мы старались решать общеотраслевые научно-технические задачи.

Президентом нашего союза стал и сейчас им является известный ученый, руководитель научной школы ИМАШ РАН «Безопасность и защищенность критически и стратегически важных объектов инфраструктуры», член-корреспондент РАН Николай Андреевич Махутов.

— Как живет «РИСКОМ» сегодня?

— Союз переживает переломный момент. Задачи, ради которых он создавался, во многом решены или уже не так актуальны. Появились новые вызовы. С одной стороны, отрасль выросла, консолидировалась, выработаны единые подходы в решении конкретных научно-технических вопросов. При этом вместо четкой системы Госгортехнадзора сейчас вся система надзора за промбезопасностью в хаосе. «РИСКОМ» должен поставить перед собой новые цели, которые будут востребованы рынком.

Компания и люди

— Расскажите, пожалуйста, о команде НТЦ «Нефтегаздиагностика». На кого вы опираетесь? Какой опыт у ваших сотрудников и откуда вы их приглашаете?

— Конечно, НТЦ «Нефтегаздиагностика» и вообще вся наша группа компаний — это в первую очередь люди.

Специалисты у нас работают очень разные. Много выпускников Московского авиационного института, и я сам из МАИ. Немало выходцев из МГТУ имени Н. Э. Баумана, РГУ нефти и газа имени И. М. Губкина.

Вообще нельзя сказать, что какой-то конкретный вуз является для нас кузницей кадров. НТЦ «Нефтегаздиагностика» занимается достаточно нестандартными вещами, которым в российских университетах пока не учат. Так что приходится учить и воспитывать специалистов самим.

И это по большому счету нормальная практика. По моему убеждению, институт должен учить решать любые задачи, находить нужную информацию. Его функция — давать общую глубокую базу и на примере выбранной специальности показывать, как этими знаниями пользоваться, давать алгоритм. Я сам, окончив факультет «Двигатели летательных аппаратов» МАИ по специальности «Ядерные энергетические установки космических летательных аппаратов», попал в Курчатовский институт в отделение физики плазмы на исследовательский реактор Т-15, хотя в нашей институтской программе был лишь вводный курс по термоядерным установкам. Конечно, пришлось разбираться уже на месте.

Никогда не забуду, как спустя почти два года с начала моей работы в Курчатовском институте один из моих старших коллег и учителей заметил: «О, а ты становишься специалистом. Начал задавать правильные вопросы!» (улыбается).

— Свою кафедру по морским ремонтам трубопроводов и их диагностике не собираетесь открывать?

— Пока не задумывались над этим. Очень много текущей практической и научно-технической работы, а дней в неделе только 7 и часов в сутках лишь 24.

— НИОКР выполняете собственными силами?

— Бόльшую часть своими, при этом в случае необходимости подключаем узких отраслевых специалистов. И знаете, нам удалось выработать систему по поиску лучших из них для наших научно-технических разработок. Мы знаем, как их находить, как мотивировать, как заражать своей идеей. И находим уникальных специалистов по всей России.

Учителя и университеты

— В студенческие годы вашим учителем был легендарный ядерщик — академик Николай Николаевич Пономарев-Степной. Вы, кажется, даже работали у него в Курчатовском институте.

— Да, Николай Николаевич один из главных учителей в моей жизни наравне с отцом (известный геолог Виктор Евтихеевич Лещенко. — Ред.) и другими институтскими наставниками — деканом нашего факультета Валентином Владимировичем Рыбаковым, профессором Леонидом Александровичем Квасниковым, Игорем Григорьевичем Паневиным.

У нас, студентов МАИ, учившихся по специальности «Ядерные энергетические установки космических летательных аппаратов», Николай Николаевич Пономарев-Степной был куратором. Почти половину времени мы учились у него в Курчатовском институте. Одновременно я работал у него аспирантом.

А поработать с Николаем Николаевичем после института мне, к сожалению, не довелось. Там была целая история. Окончив МАИ, я, конечно, распределился в Курчатовский институт к Пономареву-Степному, но неожиданно всех выпускников 1989 года решением Евгения Павловича Велихова перекинули на ТОКАМАКи. Для меня это стало трагедией: я планировал заниматься космическими установками и уже имел в этой области серьезные разработки, хотел работать с Пономаревым-Степным, видел себя только там. Однако не получилось.

И знаете, если бы я тогда все-таки попал к Пономареву-Степному, то, наверное, до сих пор бы работал в Курчатовском институте. Тут не в деньгах дело и не в том, что мне не понравилось работать на ТОКАМАКе. Т-15 — часть моей жизни, и ее я прожил с удовольствием.

Но шли 1990-е, когда России было не до термояда. Работать в стол, практически без экспериментов, понимая, что результаты твоей исследовательской деятельности долгое время не будут востребованы, очень трудно.

И я с тяжелым сердцем ушел в бизнес, а спустя несколько лет у нас образовалась команда. Мне предложили возглавить техническую компанию, из которой и выросла НТЦ «Нефтегаздиагностика».

— Чем вам запомнилось общение с Пономаревым-Степным?

— Николай Николаевич — человек высочайшего ума и одаренности. Личность огромного масштаба. Ученый, благодаря которому наша страна на поколение обогнала США в области космических ядерных энергетических установок и двигателей.

В годы моего обучения в МАИ он уже был легендой в мире ядерной техники и при этом поражал нас открытостью и простотой. Никогда не забуду, как он общался с нами на семинарах — с пацанами, которые еще толком ничего не понимали, опыта не имели, у которых в багаже был только интерес к профессии и горящие глаза. Он, человек, который создал первый в мире ядерный энергетический реактор для космоса — знаменитую «Ромашку», держался с нами на равных, к каждому относился с уважением и интересом. Любую идею, которую мы ему высказывали, он с удовольствием рассматривал и мог спорить до бесконечности. Конечно, мы понимали, какого уровня это ученый и какая величина. И такое его отношение к нам было весьма лестно и для многих стало стимулом.

Общение с Николаем Николаевичем оставило отпечаток на всю жизнь. Он научил меня относиться к людям очень внимательно и тому, что любую, даже на первый взгляд совершенно абсурдную идею нельзя сразу отбрасывать, поскольку из таких абсурдных идей порой и рождаются новации, рождается будущее.

Кто делает нашу страну прекрасной?

— Вы занимаетесь благотворительностью и спонсорством. В частности поддерживали историко-документальный фильм известного режиссера Сергея Лачина «Охота на фельдмаршала», рассказывающий о последнем подвиге великого русского полководца Александра Васильевича Суворова — переходе русских войск через Альпы в 1799 году. Как возник этот проект в вашей жизни?

— Сергей Лачин мой давний друг. Мы состоим с ним в одном бизнес-клубе, который возглавляет президент Всероссийской организации качества Геннадий Петрович Воронин, фигура легендарная в научно-технических кругах. Во время одной из совместных зарубежных поездок Сергей прочитал нам сценарий «Охоты на фельдмаршала». Я и еще один наш соратник по клубу Геннадий Строков загорелись идеей, что такую работу нужно обязательно воплотить в жизнь. Ну а кто займется этим, если не мы? Мы же не просто так существуем на этой планете и должны что-то после себя оставить. Знаете, есть такая замечательная фраза: «Кто делает нашу страну прекрасной? Ты и я!» Я считаю ее своим девизом.

— Это американский лозунг?

— Изначально, кажется, американский. В свое время я прочитал его на каком-то грузовичке возле американского посольства. Мне тогда было лет 16, но фраза запомнилась на всю жизнь.

А «Охота на фельдмаршала» — это очень важный проект. Это и наша история, которую нельзя забывать. И вневременная тема — преодоление трудностей во благо России. И легендарный Александр Васильевич Суворов, наш абсолютный национальный герой. И его последний великий подвиг.

Да, было много переживаний, справимся мы или нет. Однако проект состоялся. И, видя глаза людей, которые смотрят этот фильм в первый раз, видя, как после просмотра «Охоты на фельдмаршала» зал после финальных титров на несколько минут погружается в тишину, я понимаю, что у нас получилось. И это замечательно!^Б

---

ООО «НТЦ “Нефтегаздиагностика”» основано в 1997 году.

Входит в число признанных лидеров в сфере обеспечения промышленной безопасности нефтегазовой отрасли.

В России занимает ведущие позиции в области диагностики вновь построенных трубопроводов, внутритрубной диагностики интеллектуальными снарядами и ремонту морских подводных нефтегазопроводов.

За время работы компанией обследованы десятки тысяч километров сухопутных и морских магистральных, промысловых и технологических трубопроводов, сотни резервуаров для хранения нефти и нефтепродуктов, сосудов, работающих под давлением.

Компания располагает собственным флотом класса «Река-море», телеуправляемыми необитаемыми подводными аппаратами (ROV), позволяющими проводить подводные диагностические работы, а также тяжелой насосной и компрессорной техникой для выполнения шельфовых и морских проектов любой сложности.

Сотрудничает с ведущими нефтегазовыми компаниями России, Казахстана, Узбекистана, Вьетнама, Саудовской Аравии, Судана.

Компания — член Научно-промышленного союза «РИСКОМ».

---

ЛЕЩЕНКО Виктор Викторович,

генеральный директор ООО «НТЦ “Нефтегаздиагностика”».

Родился 29 апреля 1966 года в г. Ухта Коми АССР.

В 1989 году окончил Московский авиационный институт имени С. Орджоникидзе по специальности «Ядерные энергоустановки космических летательных аппаратов».

После окончания института работал в отделении физики плазмы Института атомной

энергии имени И. В. Курчатова.

Кандидат технических наук.

Эксперт высшей квалификации по экспертизе объектов нефтяной и газовой промышленности.

Председатель правления Научно-промышленного союза «РИСКОМ».

Автор более 30 статей на тему промышленной безопасности, соавтор около 20 нормативно-технических документов, межотраслевых и государственных стандартов.

Имеет многочисленные патенты на изобретения.